А почему бы не кросспост? ))

[amazonic]

В ЖЖ фик уже висит, пусть и тут будет. Товарищи "осчастливленные" близким знакомством с текстом могут по второму кругу не комментировать )))


Название: Цвета межсезонья
Автор: Reborn_euphoria
Бета-ридер: Jotting
Фандом: ФК
Пейринг: Миямото Кенджи/Такахаши Дайске
Рейтинг: PG-13
Жанр: романс
Отказ от прав: Все герои вымышленные, любые сходства с реальными персонажами случайны
Предупреждения: Первое – я не уверена, что Luv Letter ставил Кенджи, поэтому если я приписала ему чьи-то заслуги – заранее прошу прощения. Второе – события могут не совпадать по времени с реальными.
Комментарий автора: В первый раз за долгое время я писала фик одна. Надеюсь, это не было ошибкой ))
Саммари: Продолжение Eye

Последнее предупреждение: Это RPS, то есть Real People Slash (как меня любезно просветила дражайшая бета). Если вы не приемлете романтические однополые отношения реальных персонажей - не заглядывайте под кат!

Цвета межсезонья

Дай и не знал, что умеет капризничать. Забыл, когда делал это в последний раз. По-настоящему, не сдерживаясь: с истериками, заламыванием рук и битьем посуды. Ладно, тарелки на пол он не швырял, но вот коллекцию любимых музыкальных дисков Кенджи постигла довольно печальная участь. Миямото с буддийской безмятежностью собрал рассыпавшиеся по ковру коробки и назвал Дая слабаком.
И был прав.
Неприятно было обнаружить в себе такую черту, и еще неприятнее, уже утихнув, осознать, что, по сути, он вырос самым настоящим неженкой. Тепличным цветком, который всю жизнь любовно подкармливали, поливали, подвязывали надежные ленточки к хрупкому стеблю, чтобы легче было тянуться вверх. Теперь уже невзгоды, выпадавшие раньше на долю молодого фигуриста, казались совсем незначительными и смешными. Провалился на Олимпиаде в Турине? Ну и что? По крайней мере, тогда он был на льду. Жестоко обломал ожидания Морозова на Чемпионате Мира в Гетеборге? Ха! Морозов в те минуты грыз ногти за бортиком, пока Дай выплескивал из своего тела весь адреналин, крутился, взлетал, падал, вставал и продолжал выкладываться до последней капли…на льду. На прекрасном, холодном, упругом, чуть скрипящем под лезвиями коньков льду.
Даю уже давно, с самого декабря, нестерпимо хотелось кататься. Выйти в центр Кансайской арены – прямо под огромный баннер с собственным изображением – и исполнить подряд десять прыжков. Или даже больше. И все дорожки, которые запомнились с прошлого года; неважно, что порядок шагов и тайминг успели за пять месяцев порядком выветриться из памяти. Он бы придумал что-нибудь…новую программу, например. Или же просто упал бы пластом на гладкую замерзшую воду, пахнущую чуть-чуть озоном, и гораздо явственнее – отдаленными битвами за медали, - и бесцельно, беззаботно дышал, впитывал, вспоминал, мечтал. Какое это было бы счастье! Никаких пыточных тренажеров, никаких идиотских упражнений перед зеркалом с утра до вечера: только его ловкое послушное тело, коньки и открытый простор катка.

Даю казалось, что его желание как можно скорее оказаться на льду было вполне естественным и совершенно понятным. Уж точно, фигурист бы понял другого фигуриста. Тем горше было разочарование, когда Кенджи не поддержал его идею пойти уже на следующий день испытать возвращенное к жизни колено. Парень буквально несся домой с очередной реабилитационной сессии, окрыленный любовью то ли к сэмпаю, то ли к фигурному катанию, то ли вообще сразу ко всему миру, и когда он ворвался в квартиру, сверкнул глазами и ослепил Кенджи шальной улыбкой, тому даже не требовалось гадать, что мальчишке наобещали в клинике. В очередной раз.
- Молчи, ничего не говори. Сейчас воспроизведу, - флегматично произнес Миямото, созерцая дымок сигареты, подергавшийся на сквозняке и снова вытянувшийся в ровную струйку. – «Не сегодня-завтра ты выйдешь на лед». Верно?
Дай настороженно молчал, успокаивая колотящееся в груди сердце и выравнивая дыхание после взлета по лестнице на шестой этаж. Кенджи даже не взглянул на него до сих пор, зато сразу включил свой излюбленный менторский тон. Он что, заранее речь приготовил?.. Дай разулся в прихожей, скинул куртку и прошел в комнату, по-прежнему не говоря ни слова. Миямото кивнул, будто подтверждая собственные догадки.
- Верно. И ты решил, что если уж не сегодня, то завтра – наверняка. Ох, Дай…
- А почему нет? – огрызнулся фигурист. – Я уже в полном порядке. У меня в печенках сидят эти пробежки трусцой, я хочу приступить к нормальной подготовке. И, между прочим, я просил тебя не курить в комнате. Сколько говорить? Мне вредно!
Кенджи послушно затушил сигарету в пепельнице, но в начинающемся споре – котором уже по счету – позиции сдавать явно не собирался. Многострадально вздохнул и перевел взгляд на хмурого как осенняя туча ученика. Они возвращались к этой теме чуть ли не каждый день и упрямо повторяли одно и то же: бубнили, чеканили, потом кричали, не слушая друг друга. Точнее, Дай не слушал. С каждым днем его становилось все сложнее убедить, что терпение важнее сиюминутных желаний. Миямото начинал уставать от вечной ругани.
- Послушай, Дайске-кун…
Мальчик тут же внутренне подобрался: когда Кенджи называл Дая так, это означало, что его друг (и вроде немного большее), по совместительству хореограф, вот-вот уйдет на профессиональную дистанцию. И начнет внушительную, полную сарказма лекцию.
Разумеется, она и последовала.
- Дайске-кун, куда делось твое благоразумие? И кто тебе постоянно рассказывает эти глупости про «сегодня-завтра»? Обслуживающий персонал, который, выдавая полотенца, пытается завести светскую беседу, чтобы хоть как-то разнообразить скучный рабочий день? Или медперсонал, который, помогая закрепить бинты на ноге, хочет хоть немного тебя подбодрить, чтобы ты не пугал остальных своей кислой физиономией? Или… - Кенджи остановился, заметив, что лицо Дая потемнело от обиды. Продолжил уже мягче: - Ладно, что сказал инструктор?
- Еще полмесяца.
- Всего-то.
- Целых! – рявкнул Дай, со злостью пнув журнальный столик, подвернувшийся под ногу. Кенджи вздрогнул, метнув быстрый встревоженный взгляд на правое колено разбуянившегося мальчишки, но тот даже не заметил беспокойства наставника. – Целых гребанных две недели! Я больше не могу, я не вернусь в клинику, она меня достала! Этот оставшийся срок ничего не значит, им просто нужно отработать уплаченную сумму за курс реабилитации, сам знаешь.
- Знаю, - сухо оповестил Кенджи, который успел растратить вечерний запас своего миролюбия еще в самом начале гневной тирады. – А еще я знаю, что реабилитационные курсы выстраиваются не от балды, они строго рассчитываются – чуть ли не до минуты, с учетом всех необходимых нагрузок на твои мышцы и связки. Не думай, что ты умнее спортивных медиков, если закончил университет. И, похоже, учеба тебе впрок не пошла.
- Да?! Спасибо за поддержку, Кенджи! – прошипел Дай, вконец теряя самообладание. Куда в последнее время стал пропадать миляга Дай-чан, и из каких недр сознания вылезала эта взбалмошная принцесса – он сам не понимал. Тем не менее, когда в такие моменты его заносило, вернуться в адекватное состояние было уже невозможно. Даю оставалось только проораться, а Кенджи, стиснув зубы, перетерпеть. Миямото проявлял завидное и удивительное для его характера понимание, но, даже при всей любви к мальчишке, его не могло хватить надолго. Фигурист надеялся, что вернется на лед все-таки раньше, чем найдет лимит терпения сэмпая… В минуты спокойствия – надеялся. В минуты же, подобные этим, ему было абсолютно плевать.
- Я пойду завтра на каток. Если ты против – пойду один. А теперь верни мне коньки и не вздумай говорить, что ты их выкинул, или еще какую-нибудь брехню в этом роде.
Последовала тяжелая пауза из серии «решающих». Кенджи долго сверлил его испытующим взглядом, потом едко усмехнулся и пересек комнату, легонько толкнув дверцу раздвижного шкафа.
- Забирай.
Слишком просто. Дай, недоверчиво поджав губы, подошел и цапнул с верхней полки коробку со старыми коньками. Их убрали с глаз долой после того, как Миямото вконец надоели томные взоры, которые молодой фигурист бросал в сторону спортинвентаря каждые десять минут. Подальше от соблазна, объяснял Кенджи. Из вредности, скептически поправлял Дай.
Он уже было приоткрыл заветную коробку, когда пальцы наставника сжались на крышке с другой стороны.
- Пойдешь один?
- Один, - вздернул подбородок мальчишка.
- Без Нагамицу-сан. Без Хонда-сан, - ровно продолжил Кенджи. – Конечно же, захочешь попробовать что-нибудь простенькое. Потом простенькое тебе надоест, и захочется чего-нибудь посложнее. Вот тогда ты упадешь. И что? Угробишь старания и мучения последних пяти месяцев из-за глупого упрямства.
Дай знал этот сценарий наизусть. Они оба знали. Кенджи, например, мог слово в слово предугадать ответ ученика, который тот как раз принялся ядовито цедить:
- Не надоест. Не захочется. Не упаду и не угроблю. Не изображай меня полным болваном, Кенджи, я помню, что стоит на кону.
- Почему тогда ты отказываешься проявить терпение, соответствующее твоему возрасту и опыту, и подождать еще две недели? Закончить курс реабилитации…
- Да потому что я не вижу в нем никакого смысла, мать твою! – взвился Дай. – Какая, к хренам, реабилитация, если в последние дни я только и делаю там, что бегаю? Целый день, Кенджи! Вверх по ступенькам – вниз по ступенькам, вперед по коридору – назад по коридору. А потом по сотне прыжков на каждой ноге для разнообразия. И я даже не могу пробежать нормальный кросс на улице, потому что за окном – сраный март и сраный ливень!
И после этого он грохнул кулаком по навесной полке, заставленной компакт-дисками, на беду оказавшейся слишком близко к взбешенному фигуристу. Вот тогда-то драгоценной коллекции Кенджи и пришел конец. Миямото в ответ на очередную вспышку темперамента только изогнул бровь, опустился на корточки и начал неспешно упаковывать болванки обратно в побившиеся коробки. Любимый ими обоими Коба тоже там оказался – тот самый диск с «Eye». Даже в какой-то степени символично. Отношения хореографа и его ученика завязывались на музыке аккордеониста, а теперь он приходился как бы молчаливым свидетелем их ссоры. Кажется, в этот раз – серьезной.
- Ты устраиваешь сцены похлеще, чем поп-дива, которой по райдеру не додали любимых леденцов, - безмятежно заметил Кенджи, вертя в пальцах оранжево-черную обложку. – И ноешь, как девчонка. Признаюсь, я уже успел забыть, какой ты на самом деле слабак, Дай-чан.
- Мудак, - коротко ответил тот.
- Взаимно, - поддержал Кенджи на той же ноте и равнодушно пожал плечами.
Уходя, Дай постарался шваркнуть дверью так, чтобы диски – если Миямото успел расставить их на прежнее место – снова рухнули, вместе с полкой. В идеале – на голову хозяину.
Коньки он так и не забрал.

Вернувшись к себе в Кансай уже глубокой ночью и заметно поостыв в пути, Дай понял, что вел себя совершенно по-идиотски. И доводы в споре с Кенджи были у него под стать поведению. Нет, он до сих пор не считал, что несчастные две недели что-то решали, но теперь они уже точно не казались тем сроком, из-за которого стоило ругаться с любимым человеком. И конечно же, он не бегал с утра до вечера по лестницам и холлам клиники. Проводя в стенах Центра львиную долю дня, Дай выполнял весь необходимый комплекс упражнений – от специальных, на новые группы мышц, до обычных силовых и растяжки. Просто ему запомнилось самое неприятное и надоевшее. Кенджи, разумеется, это понимал, но не стал тыкать Дая носом в некоторые…неточности. Нет, он только взял и оскорбил его. Козел.
После той ссоры они оборвали всякое общение, больше не виделись и не созванивались. Может, Кенджи ждал, пока Дай одумается и вернется, но тому не хотелось сдаваться первым. Нет, он не такой слабак. Он сильный.

На лед Дай вышел две недели спустя: в точно запланированный изначально день. Ему не хотелось признавать это, но было ужасно обидно, что Миямото нет рядом – когда молодому фигуристу так хотелось поделиться захлестывавшими эмоциями с другом и…даже если уже ничего большего. Восторженно вопить на всю арену, каково это – чувствовать себя практически воскресшим, или попросту повиснуть на шее у сэмпая в благодарность за все-все. А потом, как и мечталось, плюхнуться на лед и со счастливой улыбкой глазеть на высокий свод арены и облачка пара, слетающие с губ. Увы, в тот знаменательный день рядом были только Нагамицу-сэнсей и инструктор, перед которыми не очень-то хотелось впадать в детство. Дай осторожно рассекал по холодному простору катка, под баннером с собственным изображением, и мысленно представлял, какое лицо было бы сейчас у Кенджи, окажись он здесь. Наверное, тоже счастливое.

Впервые после ссоры они встретились в июне. По графику. Надо признать, романтическим воссоединением возлюбленных после долгой разлуки тут и не пахло. Первое, что пришло Даю в голову сделать, завидев у бортика своего хореографа, это демонстративно отвернуться. Ответом на подобную выходку стали уехавшие на затылок брови Нагамицу-сэнсей и тихое хмыканье Кенджи за спиной. Однако публично комментировать поведение мальчишки Миямото не стал, призвав себе в помощь весь невеликий опыт общения с учениками дошкольного возраста, и спокойно начал занятие. Первая совместная тренировка вышла взаимовежливой до неприличия. Комментарии последовали позже – при личной беседе.
- Все еще дуешься? – невинно поинтересовался Кенджи, закрывая за собой дверь раздевалки. Той же самой, что характерно. Почему в последнее время он никак не мог отвязаться от дурацкого ощущения дежа вю? Та же ссора, тот же бойкот, тот же каток. Даже действующие лица прежние. Оставалось для полного соответствия только позвать Камерленго на роль мирового судьи. Хотя Миямото надеялся, что до этого не дойдет, и они с Дайске разберутся своими силами.
Фигурист неразборчиво пробормотал что-то себе в ноги и наклонился еще ниже, раздергивая шнурки коньков. Ладно, по крайней мере, на сей раз обошлось без презрительного молчания. Кенджи с ироничной нежностью наблюдал за учеником, поджидая, пока тот закончит возиться с обувью. Как только Дай, устав, видимо, имитировать бурную деятельность в районе щиколоток, поднял голову, хореограф сделал новую попытку:
- Поехали, погуляем?
- Не хочу.
- А жаль.
Это означало, что придется все-таки просить прощения. И подходить к этому вопросу ему предстояло творчески – на традиционное «извини» мальчишка давно не велся. Поэтому Кенджи решил взять еще недельку на размышления, рассеянно попрощался с опешившим от такой наглости Даем и отбыл домой.

Отведенная «неделька» прошла в интенсивной работе над программой, естественно, не оставив после себя никакого творческого решения в личной жизни. Вообще, для перекройки “Eye” хватило бы и трех дней, но Кенджи нарочно растянул их сессии, поджидая, что, может быть, Даю осточертеет строить из себя недотрогу, и они нормально помирятся. Однако парень держал оборону с отчаянной решимостью обреченной крепости, все эти дни не подпуская к себе хореографа ближе, чем на полтора метра. И было бы еще из-за чего воевать, со смесью уважения и досады думал Кенджи. Он даже не мог вспомнить уже, на что конкретно обиделся его любимец.
На выходных, оставшись один и без отвлекающих внимание дел, Миямото явственно ощутил, что жизнь без Дая стала…несколько тусклой. Даже немного грустной. Кроме того, ему невыносимо хотелось секса, и только хуже, что заменить кем-то Дайске ему теперь в голову не могло прийти. Четыре месяца воздержания – по мнению Кенджи, это уже были не шутки. Между прочим, Мелкий на пятый месяц без коньков взвыл в голос. У каждого свои слабости, верно? И что же? Дай-то получил в распоряжение драгоценный лед и теперь счастливо проводил там едва ли не круглые сутки, а Кенджи… Кенджи опять стремительно терял свое место в жизни мальчишки, отдавая его спорту.

Приехав в Детройт, Дай первым делом встретился с Камерленго. И так получилось, что слово за слово излил тому всю душу. Их деловая беседа в идеале должна была касаться исключительно Произвольной программы, ну, может, еще планов на грядущий сезон, но, конечно, оба собеседника соображали, что никаких «в идеале» за пределами катка им не светит. Поэтому, радостно поприветствовав Дая и справившись о его здоровье, итальянец с любопытством уставился на подопечного фигуриста и тонко поинтересовался его личной жизнью. Старый хореограф просто не мог оставить без внимания такую яркую, красивую историю любви, развернувшуюся ранее на его глазах, тем более, если в ней были замешаны двое его бывших «птенцов».
- Как поживает Кенджи, Дайске?
Пять месяцев. На этой стадии разлуки Даю уже даже не хотелось сердиться. Зато хотелось жаловаться и принимать искренние соболезнования. Он положил локти на столешницу, а голову – на локти, и с нескрываемой тоской воззрился сквозь призму стакана на размытый смогом горизонт.
- Кенджи – баран, Паскале…
Камерленго понимающе улыбнулся.
- Что он натворил в этот раз?
Дай покопался в памяти. А что натворил Кенджи? В последнее время фигурист обижался на своего друга в основном за то, что тот совсем его забросил. Дай, может, не общался с Кенджи, но это не значило, что он не следил за жизнью набирающего популярность хореографа. Миямото за прошедший месяц успел поставить программы чуть ли не трети японской сборной, и, похоже, чувствовал себя на свободе совершенно превосходно. Не сделал больше ни одной попытки увидеться с Даем, а Дай, понятное дело, не мог заставить себя навязываться. Тот непререкаемый факт, что он страшно тосковал по Кенджи, почему-то не добавлял решимости набрать нужный номер телефона и попросить прощения. За что? И из-за чего они все-таки разругались? Тогда, в марте...
- Он…он назвал меня слабаком. Точно! – вспомнил парень. – Он меня оскорбил!
- Ну и что? – не понял Камерленго. Дай озадаченно нахмурился. Почему-то он ожидал, что старик в ответ припечатает «и действительно, баран!», а потом даст какой-нибудь ненавязчивый совет, следуя которому можно будет разом помириться с Миямото, получить золото на всех соревнованиях и стать президентом Федерации. Вместо этого Паскале только выжидающе посмотрел на ученика, молча предлагая продолжить рассказ.
- Ладно! – Дай скрестил руки на груди и уперся мрачным взглядом в ни в чем неповинный стакан. Вода, заточенная в стеклянных стенках, слабо поблескивала под пасмурным небом Детройта. – Я тогда очень хотел выйти на лед, а Кенджи меня не пускал. Все время взывал к моему терпению и здравомыслию, а сам-то ничем подобным отродясь не страдал! И, в общем, в тот день я ему предложил вместе пойти на каток, а он меня только высмеял и назвал слабаком. А я…ну, ответил, и еще рассыпал его драгоценные диски, а после этого ушел. И мы с ним так и не помирились.
- Что же Кенджи? – поднял брови Камерленго. – Не поверю, что он не сделал ни одной попытки вернуть тебя.
- Нет, одну сделал, - смущенно признал фигурист, хлопнув ресницами. – Но я отказался, а он не настаивал. Я решил, что если уж Кенджи не проявил свое феноменальное упорство, то ему было не так уж надо. Он даже не извинился. А оскорбление, между прочим, было достаточно серьезным!
- Ну, Дайске, ты же сам понимаешь, что Кенджи не считал и не считает тебя слабым, - попытался урезонить Камерленго. – Он просто не сдержался. Сперва говорит, а затем думает – обычное дело. Вам обоим было тогда нелегко, я представляю. Читал твои интервью. Кенджи ведь все это время был рядом с тобой? Переживал почти столько же, сколько и ты. Почему бы не сделать скидку на вашу общую усталость и простить друг друга?
Дай приуныл, опустив подбородок и принявшись рассматривать свои ладони. Он бы давно простил Миямото, если бы тому это было нужно.
- Но Кенджи… – начал он неопределенно и умолк. Хорошо, что старик-хореограф понимал все с полуслова.
- И Кенджи, - кивнул он. – Уверен, мальчик сгорает от желания увидеться с тобой.
- Не заметно…
- Причины, по которым он продолжает держаться на расстоянии, могут быть самыми странными, но для него – вполне серьезными. Знаешь, человеческая логика иногда заставляет здорово удивиться. Расскажете друг другу при встрече и вместе посмеетесь. Вот… – Камерленго немного подвинул стакан Дая так, чтобы солнечный луч, упавший на их столик, заиграл бликами на стеклянном ободке. – Всего-то один маленький шаг, Дайске-кун. Он может стоить золота.
- Я…хорошо. – Фигурист некоторое время задумчиво любовался пронизанной светом водой. Затем рассеянно улыбнулся своим мыслям и кивнул. – Если и правда золота.

- Как она называется? – вежливо поинтересовалась Шизука, когда они собрались вместе, чтобы прорепетировать постановку ее шоу. – Твоя новая показательная?
- Luv Letter, - коротко ответил Дай.
- Как романтично, Дай-чан! – прощебетала Олимпийская чемпионка. – А какой стиль?
- Ланж.
- Наверное, красивая, – мягко улыбнулась девушка.
- Нормальная, – нервно отрезал Дай и покосился на трибуны. Там, облокотившись о перила, стоял Кенджи и вот уже пятнадцать минут о чем-то трепался с Хонда, давая участникам шоу время на разминку. Шизука закатила глаза, по-своему истолковав сдержанность друга, и помахала рукой старшим фигуристам.
- Миямото-сан, Хонда-сан! Мы готовы!
У Дая похолодели ладони и вспыхнули щеки, когда Кенджи с улыбкой повернулся к ним. Тридцать секунд, которые понадобились хореографу, чтобы спуститься на лед, показались самой натуральной вечностью, пока Дай изо всех сил уговаривал себя, что грохнуться в обморок от волнения вот тут, при всех свидетелях, будет невообразимой глупостью.
А потом Кенджи замер перед ним.
- Привет, Чемпион.
Заметно исхудавший, загорелый, и с такой искренней надеждой во взгляде, что Дай на миг онемел от изумления. Открыл рот для приветствия, но не смог выдавить ни звука, только кивнул. Кенджи в ответ умиленно заулыбался. Мальчишка тут же поджал губы, нахмурился и отвел глаза. Шизука, стоявшая рядом и наблюдавшая за безмолвным диалогом, тактично кашлянула.
- Кенджи-сан, пора приступать.
- Да… - словно издалека откликнулся хореограф, ни на мгновение не спуская пристального взгляда с Дая, у которого к этому времени вдобавок к щекам запылали и уши. – Пора.
- Тогда давайте…
- Я получил твое сообщение, Дай, - заявил вдруг Кенджи, начисто игнорируя Аракаву. – И у меня готова программа, которую ты просил. Шизука-сан, Хонда объяснит вам концепцию открывающего номера, - сказал он девушке, схватив за руку ученика и до боли знакомо потащив того в сторону, – а мы пока отлучимся на минутку.
Что об этом всем думала Аракава, ни один из них узнать не успел, потому что в следующий момент Хонда скомандовал в микрофон, верхний свет погас, и ледовую арену затопил насыщенный фиолетовый сумрак, рассеченный в двух-трех местах конусами разноцветных лучей. Миямото с Даем отъехали в самую удаленную часть катка, остановившись у бортика. Нелюбовь хореографа к долгим хождениям вокруг да около сейчас оказалась очень кстати, потому как сам фигурист ни за что бы не решился завести разговор первым.
- Как дела? – В голосе Кенджи было столько родного тепла, что Даю захотелось плюнуть на всю осторожность с принципами и повиснуть на друге, уткнувшись носом в любимое плечо и тихонько поскуливая. – Как съездил?
- Хорошо. Продуктивно, - ответил он сдержанно и, подняв глаза, добавил: - Камерленго передал тебе привет.
Кенджи кивнул, ярко улыбнувшись, кажется, все поняв.
- Напомни мне его поблагодарить.
- Непременно.
- И… - улыбка стала чуть слабее, но гораздо мягче, - прости меня.
- Угу. – Дай сделал осторожный шаг вперед, обвил руками талию Кенджи и спрятал лицо во впадинке между шеей и плечом друга (и, все-таки, намного большего), надеясь только, что все десять человек на арене смотрели в этот момент в другую сторону. – Ты тоже.
- За что? – уточнил Кенджи, обняв мальчишку в ответ и плавно развернув так, что Дай скрылся от посторонних взглядов за его спиной.
- За то, что психанул тогда. Я не хотел…
- Знаю, знаю, - прервал хореограф и отстранился на расстояние вытянутых рук, изобразив на лице самое серьезное выражение. – Но ты же понимаешь, подобное так легко не прощается. Тебе это будет стоить…
В глазах Дая пронеслась чистейшая паника. Затем до него дошли слова Миямото, а ухмылка, предательски задрожавшая на губах хореографа, избавила от последних подозрений, и фигурист, яростно зашипев, ткнул Кенджи кулаком под ребра. Тот отскочил, беззаботно расхохотавшись.
- Брось, Мелкий, ты хоть знаешь, который месяц я уже…
- Кенджи! – Дай метнулся к нему и зажал обеими ладонями чересчур болтливый рот. – Заткнись, дурак, тут же полно народу!
- За поцелуй, - невнятно пробормотал хореограф сквозь пальцы.
- Нет!
- Один, маленький. В щеку?
- Да не здесь же, идиот, тебе что, карьера надоела?!
Кенджи неожиданно перестал лезть к Даю, вместо этого поднял руку и мягко отвел от губ его ладонь.
- Своей я бы рисковал, но твоя слишком важна, Дай-чан. Ты прав.
- Нет, Кенджи. Нет-нет, - мальчишка испуганно замотал головой. Ему совершенно не понравилось это незнакомое отрешенно-жертвенное выражение на лице наставника. – Ты не так понял…
- Все в порядке, Дай, - хмыкнул Миямото, закинув руку на плечо ученику и потянув того обратно в центр катка. – Ты же знаешь, я законченный эгоист и свое никогда не упущу. Просто подожду до дома, - шепнул он напоследок и откатился на цивилизованную дистанцию. – А теперь, что касается программы…


- Можно поинтересоваться, Мелкий, каким принципом ты руководствовался, когда выбирал такую дикую расцветку на костюм? Тебе не говорили, что нельзя сочетать несочетаемое?
- Заткнись, Кенджи. Ты все равно ничего не поймешь.
- Чего именно я не пойму?
- Моего выбора и названия костюма.
- У него еще и название есть? И какое же?
- Цвета лета. Что?! Хватит ржать, дурак. Говорил же, что не поймешь…
- Ладно-ладно, молчу.

- А знаешь, я, кажется, понял, Дай. Или хотя бы догадываюсь. «Цвета лета» не совсем точное название. Вернее будет «Цвета межсезонья».